0%
logo

Российская когнитивная наука в диалоге культур

13 Июня, 2018

C 7 по 8 августа в Дели состоялся первый в истории диалог российских ученых с его Святейшеством Далай-ламой XIV «Фундаментальное знание: диалог российских и буддийских ученых». Это событие было организовано Центром тибетской культуры и информации, а соорганизатором выступил Московским центр исследования сознания, от лица которого в этом событии приняли участие Дмитрий Волков и Антон Кузнецов. Ниже мы предлагаем рассказ Антона Кузнецова об этом событии.

В рамках этого отчета я попытаюсь представить каждый сделанный доклад и сопроводить его критическими комментариями. Также мне хотелось бы ответить на вопросы общего характера: почему российские ученые вступили в диалог с Далай-ламой? Какое значение может иметь этот диалог? Как конкретно буддийская философия и психология может оказаться полезной для современной науки?


Как появилась идея встречи российских ученых и Далай-ламы?

В 2016 году со-директор Московского центра исследования сознания Дмитрий Борисович Волков и российский буддолог Виктория Георгиевна Лысенко приехали на симпозиум, проходивший в монастыре Дрепунг. Вот как об этом пишет Волков:


Симпозиум, на который я приехал полгода назад, — ежегодное событие. Оно длится около недели и собирает несколько тысяч гостей: монахов, учёных, преподавателей, школьных учителей и других людей. Его организовывают буддийские монахи, изучающие древние тексты и духовные практики, и учёные из американского Университета Эмори (Emory College of Arts and Science).[1]

На этом симпозиуме выступают как монахи, так и известные ученые. И на нем, конечно, всегда присутствует Далай-лама.


В этом году американские учёные рассказывали о том, как работает психика и как её работа изменяется в условиях медитации с точки зрения науки, о том, как мозг обрабатывает информацию, а буддисты — о том, как те же самые явления рассматриваются в буддийской традиции. После докладов шла короткая полемика, далай-лама давал свои комментарии и принимал вопросы из зала.



«Ваше Святейшество, это российские философы. Они приехали в Дрепунг на конференцию в качестве наблюдателей» — после одной из сессий представили меня и доктора философских наук Викторию Лысенко. Далай-лама немедленно отреагировал: «Российские? Очень приятно, что они приехали в гости. Я бы хотел, чтобы они присоединились к нашему обеду». Это вызвало некоторый переполох в окружении, так как места за обедом были расписаны. Но нас всё-таки усадили. Вот тогда, за этим обедом, мы и запланировали следующую встречу, диалог между российскими философами и учёными в Дели и личную аудиенцию. «Было бы интересно услышать мнение российских учёных на обсуждавшиеся здесь вопросы. И сравнить наши точки зрения», — говорил на обеде Далай-лама[2].


Так закрутилась история организации встречи российских ученых с Далай-ламой. Хотя надо сказать, что у нее были и более глубокие мотивы, а данная поездка скорее послужила долгожданным поводом организовать эту встречу. Но об этом позже.


Непосредственным организатором диалога Далай-ламы и российских ученых выступил Центр тибетской культуры и информации, большую роль в котором играет его глава Тело Тулку Ринпоче, фонд «Сохраним Тибет», возглавляемый Юлией Жиронкиной.  Московский центр исследования сознания присоединился к этому проекту в качестве соорганизатора. В течение восьми месяцев была сформирована делегация, готовая принять участие в первом за всю историю диалоге между российскими учеными, буддийскими монахами-учеными (геше) и Далай-ламой.


Как было сказано выше, основная часть конференции «Фундаментальное знание: диалог российских и буддийских ученых» началась 7 августа. Первую сессию этого дня со вступительным словом открыл сам Далай-лама. Он заявил о двух целях этой встречи. Первая – это расширить исследования современной науки, которые главным образом посвящены изучению внешнего мира, внешних вещей. Наука, по мнению Его Святейшества, должна обратиться к изучению внутренней жизни, сознания, если точнее – изучение этих феноменов должно идти иным образом, не так, как обычно это делается в науке – с позиции третьего лица. Эта цель, на взгляд Далай-ламы, целиком академическая. Вторая цель связана с решением глобальных проблем, прекращением насилия и преодолением разделяющих людей границ. По мнению Далай-ламы, если люди начнут руководствоваться принципами сострадания, эмпатии, осознанности и, таким образом, прикладывать усилия по достижению всеобщего счастья, то многие, если не все, глобальные проблемы будут сняты, как и главный источник насилия – деление мира на «своих» и «чужих». Эти принципы составляют уже упоминавшуюся концепцию универсалистской этики – этики, которая бы разделялась всеми людьми безотносительно к их религиозным, культурным, расовым или национальным отличиям. Универсальность этих принципов может обеспечить эффективную коммуникацию по разным вопросам людей со всего мира. Реализация же этих принципов связана с наукой, поскольку среди ученых разных национальностей и религиозных взглядов не существует границ, как нет их и в методологии научного исследования, в общей тяги к познанию. Здесь Далай-лама отстаивает классические просвещенческие идеалы, считая, что высокий уровень образования и понимания происходящих в мире процессов ведет к уменьшению насилия и разрушению границ. Также он заметил, что российская наука представляет собой уникальное образование на стыке восточных и западных традиций, многие ученые монахи, получившие образование в буддийских монастырях, говорят по-русски. Все это создает хорошую почву для плодотворно научного сотрудничество.


Почему Далай-лама решил встретится именно с российскими учеными?

Последнее позволяет ответить на вопрос, который, полагаю, интересует любого читателя: почему Далай-лама решил встретится именно с российскими учеными? Далай-лама известен своим интересом к науке и на протяжении своей жизни активно встречается с разными учеными, пытаясь как запустить совместные научные проекты, так и сформировать иной облик науки, озаряемой светом универсалистской этики. И если в последнем он, возможно, преуспел (хотя я не могу оценить), то в первом есть некоторая неудовлетворенность результатами, которая связана с, казалось бы, очевидными обстоятельствам – западным ученым трудно строить совместные проекты с буддийскими монахами, потому что они живут далеко, рядом нет соответствующих научных центров и зачастую монахи не так хорошо владеют английским. Как я уже отметил выше, многие ученые монахи говорят по-русски. Это связано с тем, что Тибетский буддизм более всего распространен на территории России, поэтому и большая часть его адептов проживает на территории нашей страны. А это значит, что многие монахи, получающие образование в буддийских монастырях, являются нашими соотечественниками и владеют русским языком. В этом плане ситуация в России диаметрально противоположная – языкового барьера нет и рядом же располагаются научные центры с соответствующей инфраструктурой. Это значит, что Россия – уникальное по своей благоприятности место для осуществления совместных исследовательских проектов. Однако, несмотря на это, потребовалось не мало лет, чтобы первая встреча Далай-ламы и группы российских ученых состоялась.


Доклад Татьяны Владимировны Черниговской «Чеширская улыбка кота Шредингера: язык сознания»

Доклад Татьяны Владимировны начался с иллюстрации известных парадоксов наблюдения в квантовой физике, которые подчеркивали влияние субъекта на результаты наблюдения, результаты познания. Возможно, в отношении сознания мы находимся в той же ситуации. По мнению Татьяны Владимировны, современная наука не может сказать, в чем заключается разница между психикой (mind) и сознанием (consciousness). Все это утопает в языковых хитросплетениях. В таком случае, я бы заметил, что если бы спор о разнице consciousness и mind был лишь спором о словах, тогда бы проблема сознания была решена в первой половине 20 века или, точнее говоря, решение проблемы сознания, предложенное аналитическими философами, приверженными в то время логическому и лингвистическому методам анализа проблем, всех бы удовлетворило. Но исторически, если так можно выразится, реинкарнация проблемы сознания началась тогда, когда стало понятно, что это не та проблема, которая находится лишь на стороне языка (что, конечно, не отменяет влияния особенностей языка на проблему сознания). Я согласен, что разница во многих случаях между mind и consciousness может быть неуловима, и во многих областях научных исследований есть путаница между этими терминами. Однако, если вспомнить, что уже было сказано выше, то разница в значении этих терминов такова, что психическое включает себя сознание, иными словами если некоторому психическому состоянию мы можем приписать наличие феноменальных свойств, какой бы ни была их природа, то это будет состояние сознания. Другими словами, большой лингвистической путаницы, на мой взгляд (и не только мой – что важнее), здесь нет. Но справедливости ради надо сказать, что, конечно, проблема в различии психического и сознания есть, но, мне кажется, что акценты здесь должны быть расставлены не так категорично. Затем Татьяна Владимировна сказала, что буддийские монахи могут прояснить вопрос о разнице психического и сознания. Это я буду комментировать позже, в разделе, посвященным надеждам от буддийской науки.


От проблемы психического и сознания Татьяна Владимировна перешла к отношению данных первого и третьего лица. Речь шла о том, что данные от первого лица никак нельзя редуцировать к данным от третьего лица. Тем не менее, субъект теснейшим образом связан с объективным миром. Здесь была приведена масса цитат русских философов, подчеркивавших это обстоятельство: Бердяев, Пятигорский, Лотман, Мамардашвили, Дубровский и др. На взгляд Татьяны Владимировны, главная характеристика сознания – это способность к рефлексии, а точнее – к саморефлексии.


Далее в докладе звучали имена многих прославленных российских ученых, упоминание которых главным образом подчеркивало наличие обширной истории изучения сознания и появление многих инсайтов в этой области еще до открытий в западной науке. И рефреном повторялись слова о парадоксальной и загадочной природе сознания, например, о его неалгоритмизируемости и большой условности компьютерной метафоры в отношении сознания.


Это объединяет тему сознания и с языком, поскольку язык в той же степени загадочный феномен, несмотря на то, что он, как и сознание, имеет эволюционную природу. Более того у языка есть собственная эволюция, и ее принципы схожи с принципами биологической эволюции.


Также с темой сознания связаны математика, потому что она говорит об априорном знании, время, и, конечно, музыка, искусство, поэзия, потому что они не могу существовать, если нет того, кто имеет о них понятие, кто обладал бы сознанием. Но, с другой стороны, последние делают сознание тем, чем оно есть, нас – теми, кто мы есть.


В общем доклад Татьяны Владимировны был некоторым обзором, который показывал не только, насколько трудна проблема сознания, но и насколько она тесно связана с другими феноменами, с которыми ее объединяют отношения взаимовлияния. Это же подчеркнул в своем комментарии и Далай-лама. На его взгляд, доклад Татьяны Владимировны был посвящен взаимозависимой природе вещей. (Взаимозависимая природа вещей – это тезис, связываемый в буддизме с законом взаимозависимого происхождения (пратитьясамутпада) и тезисом о пустотности (шуньявада).)


Второй день

Во второй день выступали Дубровский Давид Израилевич, Мария Вячеславовна Фаликман, Волков Дмитрий Борисович и Лысенко Виктория Георгиевна.


Доклад Дубровского Давида Израилевича «Перспективы подходов нейронауки по отношению к проблеме сознания: связь с глобальным кризисом цивилизации»

Между Давидом Израилевичем и Его Святейшеством сложились самые что ни на есть теплые и дружеские отношения. Во многом это было связано с тем, что оба были самыми возрастными участниками конференции, и более того Дубровский старше Далай-ламы на 6 лет (88 против 82). Последнее обстоятельство находило отражение даже в том, что Далай-лама не начинал есть, пока не убеждался, что Дубровскому тоже принесли еду. Часто они входили и выходили из зала в обнимку.


Начало доклада Давида Израилевича не обошлось без курьеза. В виду почтенного возраста ему трудно было говорить по-английски, и он попросил ассистировать Дмитрия Волкова, принеся Далай-ламе свои извинения, на что последний воскликнул по-русски: «Очень хорошо!» — и рассмеялся. Я бы заметил, что Его святейшество очень любит пошутить, не было и сессии, которая бы не обошлась без его шутки.


В своем докладе Давид Израилевич Дубровский связал глобальные проблемы современности с проблемой сознания. Глобальный кризис находит отражение и в научном кризисе, когда наука не может преодолеть познавательной асимметрии между первым и третьим лицом, закрыть провал в объяснении. На его взгляд, от решения проблемы того, как феномены субъективной реальности связаны с мозговыми процессами, зависит ответ и на другие важные вопросы: ментальная каузальность, свобода воли, произвольные действия и др. Проблема в том, что большинство современных теорий являются редукционистскими и игнорируют субъективную реальность. Сам Давид Израилевич развивает информационный подход, опирающийся на эволюцию и представления о самоорганизации. Здесь выделяется три главных принципа:


  1. Любая информация с необходимостью воплощена в физическом носителе;
  2. Информация инвариантна по отношению к свойствам физического носителя;
  3. Феномены субъективной реальности могут рассматриваться в качестве информации.

Отношения между субъективной реальностью и мозгом – это отношения кодирования: физическая организация кодирует соответствующее состояние субъективной реальности. Это обеспечивает возможность ментальной каузальности – влияния сознания на поведение: так как сознательное состояние – информационное, а информация воплощена на носителе – мозге, тогда сознательное состояние влияет на последующее поведение.


Понимание связи сознания с соответствующими нейродинамическими структурами может помочь пролить свет на природу эмпатии и многие другие важные феномены психики, обеспечивающие коммуникацию и взаимопонимание между людьми. Также эти исследования помогут лучше понять природу негативных состояний сознания, например, связанных с агрессией. Очевидно, что здесь есть мост к решению глобальных проблем и к продвижению принципов универсалистской этики.


С Давидом Израилевичем я уже не раз обсуждал его теорию, и к ней остаются все те же вопросы. На мой взгляд, здесь очень не хватает деталей. В общем и целом, его теория представляет собой набор классических функционалистских постулатов по поводу природы сознания. Поэтому, как и в случае доклада Александрова, остается неясным антиредукционистский статус теории, ведь отношение воплощенности (или реализации) ведет к возможности функциональной редукции, которая указывает на то, что в конечном счете теория Давида Израилевича носит физикалистский характер и является редуктивной. Объяснение ментальной каузальности или проблемы влияния сознания на поведение здесь тоже страдает от недостатка деталей. Дело в том, что у этой проблемы есть масса специальных трудностей, главная из которых – проблема исключения, которая связана с понятиями слабой сверхдетерминации и супервентных отношений между сознанием и мозгом. И на эти трудности Давид Израилевич нигде не предлагает ответа, что ставит его модель ментальной каузальности под удар. Хотя нет сомнений, что многие идеи Дубровского развивались им самостоятельно и оказались конгениальны тому, что говорили западные специалисты, их собственная теоретическая значимость тоже остается не проясненной из-за отсутствия дальнейшей проработки. Например, схожее решение проблемы ментальной каузальности было предложено Джексоном и Петтитом, которое сейчас известно как программное объяснение. Эта проблема, на мой взгляд, находит отражение в исторических обстоятельствах: замкнутости советской теоретической философии и отсутствии соответствующей интенсивной дискуссии по проблемам философии сознания аналогичной той, что происходила в мире аналитической философии зарубежом в это же самое время. Можно только гадать, что было бы с теорией Давида Израилевича, если бы он имел возможность быть вовлеченным в эти дискуссии.


После доклада между Его Святейшеством и Дубровским случилась небольшая дискуссия с некоторыми отступлениями о понятии информации, которая ничем весомым не завершилась, хотя вопрос был действительно важный, так как он мог бы пролить свет на то, какую же онтологическую модель сознания отстаивает Давид Израилевич.


Доклад Марии Вячеславовны Фаликман «Перспектива изучения человеческого внимания с точки зрения культурно-исторического деятельностного подхода: возможные прозрения, связанные с изучением медитативных практик»

Как уже следует из названия, этот доклад по сравнению с предыдущими носил более специальный характер и был посвящен больше не теме сознания, а феномену внимания. Мария Вячеславовна начала свой доклад с общего определения внимания, выделив такие критерии, как стабилизация или фиксация образа, усиление чувствительности, поведенческие эффекты, по которым легко понять, что внимание к чему-то приковано, и другие.


Проблема объяснения внимания в науке выражается в том, что внимание всегда привязывается к одной или нескольким когнитивными способностям. Таким образом, внимание как самостоятельный когнитивный феномен никогда не имеет собственного объяснения. Отчасти это напоминает и проблему объяснения сознания, так как его зачастую тоже привязывают к тем или иным когнитивным способностям. Сказанное вовсе не значит, что внимание, как и сознание, не связано жестко с какой-либо или какими-либо когнитивными способностями, а значит лишь то, что для прояснения или выявления отсутствия этой связи обоим феноменам должно быть уделено специальное исследовательское внимание. Также сознание и внимание, на мой взгляд, объединяет упоминаемая Марией Вячеславовной связь с интроспекцией: внимание доступно нам интроспективно, мы можем управлять и изменять его, но не можем прямо указать на него. Примерно тот же самый парадокс доступа связан и с сознанием. Неудивительно поэтому, что в литературе часто темы сознания и внимания оказываются связанными, как, например, в случае теории среднеуровневой аттендированной реализации сознания Джесси Принца.


Мария Вячеславовна упомянула две теории внимания согласно Уильяму Джеймсу – теория причины и теория эффекта– и подчеркнула, что они нашли отражение в отечественной психологии. Один из важнейших способов понимания внимания можно обнаружить в рамках культурно-исторического подхода Выготского, где психические функции подразделялись на две группы – натуральные и высшие. Последние определяются соответствующим культурным влиянием среды или опосредуются им, здесь психические функции реализуются через культурное опосредование путем механизмов интериоризации культурных стереотипов, практик и правил. Эти высшие психические функции имеют неврологический базис, который исследовался Лурией. По его мнению, эти функции работают вместе в системе, которая динамически реализуется в мозге. Так как высшие психические функции реализуются в мозге системно и динамично, то это обеспечивает возможности компенсации этих функций в случае различных локальных поражений мозга.


От культурно-исторического подхода Мария Вячеславовна перешла к деятельностному подходу, который развивался другим известным советским психологом Леонтьевым. Главная идея это подхода в том, что психические функции нужно трактовать как деятельностные. Другими словами, деятельность субъекта определяет особенности не только его характера (что тривиально), но и восприятия, внимания, запоминания. Деятельность формирует возможность восприятия вообще. Это хорошо, на мой взгляд, демонстрируется на некоторых случаях восстановления зрения во взрослом возрасте, утраченного в результате катаракты в раннем возрасте: несмотря на восстановление способности к видению, способность к зрительному восприятию отсутствует, потому что ранняя потеря зрения лишила человека возможности формирования зрительного восприятия, которое происходит в процессе взаимодействия со средой – то есть, чтобы видеть, мы должны этому научиться. Мария Вячеславовна перечислила некоторые положения этого подхода, которые заключаются в том, что у поведенческой и психической деятельности одинаковая структура, они опосредуются культурными средствами. Деятельность, побуждаемую мотивами, составляют целенаправленные действия. Их цели и задачи представлены в сознании субъекта, в то время как мотивы и операциональная часть действий – нет. Неврологическим базисом деятельности является модель обратной связи, разрабатывавшаяся Бернштейном и Анохиным. Эта идея сейчас находит отражение в байесовских предиктивных моделях.


Отдельное внимание было уделено взглядам Николая Бернштейна и его «физиологии активности». Одна из его главных идей – это представление о рефлекторном кольце, которое предполагало принцип обратной связи. Обучение и исполнение движения нуждается в сознании, которое, исходя из определенного значения действия, его целей и задач, и некоторого прогноза, формирует его. Таким образом, движения формируются не под исключительным влиянием внешней среды (как это предполагало учение об условных рефлексах), а при активном участии субъекта, само тело получает субъектные характеристики, что в определенном смысле переворачивает представления о телесности.


Акцент на деятельностном или активном характере психики делался и всеми предыдущими докладчиками. Это подтверждает мысль Александрова о парадигмальных особенностях российской нейронауки – принципах деятельности (или активности) и системности, которые подчеркивают, что человек, его сознание и тело не представляют собой «ре-активной телесной машины».


Затем Мария Вячеславовна перешла к главному вопросу своего доклада: «Можем ли мы объяснить внимание при помощи структурного и функционального анализа деятельности и его нейронной схемы?» В когнитивной психологии задачи восприятия и построения образа часто относят к задачам внимания. Однако это не одно и то же.


Из теории деятельности можно получить две модели внимания, соответствующие уже упомянутым идеям Джеймса. Согласно первой модели внимание не является реальным ментальным процессом и представляет собой скорее побочный продукт в системе нейронных механизмов, сознательной репрезентации и деятельности; согласно второй, внимание – это отдельный ментальный процесс, который не только влияет, но и обусловливает появление, поддержание, изменение этой системы. В первом случае все свойства внимания могут быть отнесены к деятельности и должны пониматься в контексте ее структуры, во втором – эти свойства должны рассматриваться отдельно. Возможно, это имеет отношение к пониманию внимания как ментального фактора в буддизме. Здесь Мария Вячеславовна обратилась к феномену мигания внимания (attentional blink), которому была посвящена еще ее кандидатская диссертация. Приведу определение из одной ее работ:


«Феномен «мигания внимания» возникает в ситуации последовательного предъявления визуальных стимулов (букв, цифр, слов: главное здесь — наличие паттерна информации) в одной точке — в центре экрана монитора со скоростью 10-11 стимулов в секунду. Перед испытуемым ставится две задачи: (1) идентификация или обнаружение стимула-мишени, отличающегося от остальных стимулов цветом, размером или категорией: в первоначальном варианте (J.E.Raymond et al, 1992) — белой буквы среди черных; (2) обнаружение определенного заранее стимула-зонда (в первоначальном варианте — буквы Х), появляющегося или не появляющегося в потоке букв, следующих за мишенью. В этих условиях наблюдается подавление выполнения второй задачи на временном интервале приблизительно от 100 до 450 мс после правильного выполнения первой»[13].


Согласно исследованиям Марии Вячеславовны этот феномен может быть редуцирован, если реорганизовать перцептивную деятельность. В данном случае субъекту предъявлялись не отдельные буквы, а слова. Из-за появления семантического контента феномен мигания внимания редуцировался. Примерно то же самое и буквально в то же самое время было продемонстрировано Ричардом Дэвидсоном. На протяжение трех месяцев группа испытуемых занималась медитативной практикой — випассаной, итоговые тесты показали редукцию феномена мигания внимания. Это означает, по мнению Марии Вячеславовны, что дальнейшее изучение медитативных практик может помочь в понимании человеческого внимания. В заключение она предложила три вопроса для дальнейшего исследования:


  1. Учитывая, что медитация является культурной практикой и влияет на реорганизацию нашего познания и изменяет физиологические процессы в мозге, является ли «голое внимание» опосредованной формой внимания? («Голое внимание» — так описывается один из ментальных процессов при медитации);
  2. Если это так, то какова природа фигурирующих здесь культурных инструментов?;
  3. Есть ли место для унитализации в этом процессе: от одного частного объекта к холистическому образу мира?

Доклад Волкова Дмитрия Борисовича «Личность как полезная иллюзия»

Главным предметом доклада стала проблема тождества личности. Эта проблема заключается в выработке критериев тождества личности самой себе во времени, несмотря на все происходящие с ней изменения и проблемы с ее синхроническим единством. Дмитрий Борисович рассмотрел основные подходы решения этой проблемы: субстанциальный, телесный, психологический и нарративный.


1. Субстанциальный подход


Согласно этому подходу, личности соответствует некая стабильная и неизменная сущность. Однако эта позиция, на взгляд Дмитрия Борисовича, неверифицируема и поэтому должна быть отброшена. В качестве обоснования этого тезиса он предложил мысленный эксперимент со сменой ментальных субстанций при полной сохранности физических качеств. Так как физические свойства определяют поведенческие реакции и течение психологической жизни, то сохранность физических свойств ведет к соответствующей поведенческой и психологической континуальности субъекта. Значит, смена субстанций между личностями не может быть никаким образом выявлена: ни внешним наблюдателем, ни самим субъектом. На мой взгляд, это возражение сильнее и отбрасывает не только возможность верификации, которая подразумевает некоторую объективную фиксацию феномена, но и делает представление о такой субстанции невозможным, поскольку о ней ничего нельзя сказать позитивного;


2. Телесный подход.

Здесь личность отождествляется с непрерывно существующим мозгом. Однако у этого критерия есть значительные проблемы, которые демонстрируются на примере пациентов, на которых была произведена операция по рассечению двух полушарий – комиссуротомия (так когда-то лечили некоторые формы эпилепсии). Тесты Пенфилда и Сперри показали, что в этом случае образовывалось словно бы два источника субъективности в одном и том же теле: один и тот же человек отвечал на одинаковые вопросы по-разному, не подозревая о расхождении в ответах. Тем не менее, в интерпретации этих данных нет однозначности, и в литературе многие исследователи по разным основаниям критикуют слишком сильные варианты интерпретации. Одна из основных трудностей состоит в том, что сейчас таких пациентов нет, а раньше с ними работала только группа Пенфилда и Сперри, остальному же научному миру оставалось либо соглашаться со всем, что они говорят, либо нет, но серьезно проверить эти данные никак было нельзя. Другую проблему телесного подходя составляет возможность «загрузки» сознания, памяти и т.д. на другой носитель. В таком случае личность должна оставаться той же, но без исходного мозга. Значит, континуальность мозга и конкретного тела не могут быть реальными критериями тождества личности;


3. Психологический подход.


В данном случае личность связывается с устойчивым набором психологических характеристик, континуальных во времени. Проблема такого критерия в том, что, учитывая возможность дуплицирования личности на разные носители, мы можем получить несколько одинаковых личностей, которые неотличимы друг от друга по психологическому критерию.

Однако ситуация не настолько пессимистична, на взгляд Волкова, поскольку можно предложить другой более действенный критерий – нарративный.


4. Нарративный подход.


Нарративный подход заключается в том, что автобиографический нарратив будет определять личность как тождественную самой себе. Например, в отличие от психологического подхода, даже если личность может быть дуплицирована, то получившиеся личности можно отличить, потому что они будут формировать разные автобиографические истории. Однако этот критерий является очень мягким и может изменить наши изменения о личности как некоторой единой вещи. Личность становится в некотором смысле иллюзорной, поскольку существует как представление о себе. По мнению Волкова, нет ничего плохо в таком варианте развития событий. К тому же нарративный подход отражает буддийские представления о природе личности. Здесь западная философия и буддийская сходятся.


Доклад Дмитрия Борисовича был самым коротким на конференции, но, тем не менее, вызвал бурную дискуссию, которая затем продолжилась и в кулуарах. Для буддистов здесь главное затруднение состояло в том, что, несмотря на известное буддийской учение анатмавада, утверждающее не-существование личности, в буддизме есть представления о реинкарнации, которые напрямую ведут к субстанциальному подходу в отношении проблемы тождества личности.

 

Я думаю, нарративный подход еще должен быть защищен от возможных возражений. Например, если будет показано, что дупликация или «загрузка» личности невозможна, тогда это может вернуть телесный (или биологический) подход в строй. Со своей стороны, мне кажется, нужно некоторое уточнение. Для этого я использую пример Сайфера. Сайфер – это персонаж из фильма «Матрица», который, как известно, заключает соглашение с агентами и предает своих товарищей. Одним из условий этого соглашения является последующее стирание памяти обо всем, в том числе и о нереальности Матрицы, а также благополучная и богатая жизнь. Допустим, Сайферу все удалось. Тогда будет ли он нести ответственность за предательство, ведь он ничего не будет помнить? Вопрос о моральной ответственности возникает здесь потому, что тождество личности является одним из критериев приписывания моральной ответственности. Если Сайфер без памяти несет моральную ответственность, тогда отсюда автоматически следует, что он является той же личностью, что и в прошлом, и тогда нарративный критерий тождества личности не должен работать. У меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Но если Сайфер действительно несет моральную ответственность, то я бы не стал прощаться с нарративным критерием, поскольку ничто не запрещает нам использовать вместе разные критерии тождества личности, синтезировать их. Пока моя интуиция такова, что Сайфер несет моральную ответственность, потому что есть континуальная каузальная связь от событий до предательства к событиям после, и в этой цепи событий как каузальные элементы фигурируют мотивы, желания и процесс принятия рационального решения Сайфером. Но, повторюсь, полной уверенности у меня нет.


Доклад Виктории Георгиевны Лысенко «Какой вид философии может соединить науку и буддизм?»

Я не буду долго останавливаться на содержании доклада Виктории Георгиевны, так как его можно выразить довольно кратко. Для соединения науки и буддизма требуется новый вид философии – интеркультурная философия. Такая философия может проложить мост между Востоком и Западом. По мнению Виктории Георгиевны, буддийская философия и наука обладает гораздо более богатым и тонко настроенным аппаратом, чтобы говорить о сознании и психике человека, в то время как аппарат западной науки в сравнении с ним выглядит бедно. Однако речь шла о более специальном тезисе, а именно о том, что исследования сознания медитирующих буддийских монахов современными методами нейронаук и психологии только с опорой на западные концепции сознания, зайдут в тупик (и уже зашли, по мнению Виктории Георгиевны), если западные ученые не примут в расчет буддийские теории сознания, которые лежат в основе методов и практик медитации.


Несмотря на такой позитивный посыл, идея интеркультурной философии не пришлась по вкусу Далай-ламе. Он заявил, что между Востоком и Западом на самом деле нет границ, которые нужно преодолевать какой-то специальной философией. Наоборот, сама идея такой философии лишь укрепляет убеждение в реальности этих границ. И наука является идеальным средством по их уничтожению. Научный метод един. Если кто-то ориентируется на какой-то иной метод, то такое исследование будет попросту обречено на провал. Ученые разных стран коммуницируют и понимают друг друга из-за наличия общего проблемного поля и методологических установок. Нужда в какой-то специальной философии – абсурдная идея. Вот почему наука и буддизм так сильно связаны – занятия наукой ведут к нивелированию различий и деления свой-чужой.


И хотя сказанное Его святейшеством кажется довольно привлекательным, справедливости ради надо сказать, что эффективная коммуникация между учеными и буддистами нуждается в большой философской работе. И дискуссии этой конференции показали, что границы между учеными и буддийскими монахами действительно есть. Виктория Георгиевна права, чтобы преодолеть границы – нужно начать с их признания. Однако мое мнение немного отличается от мнения Виктории Георгиевны. Я не уверен, что нужна отдельная интеркультурная философия. Ее создание мне кажется отчасти искусственным. Однако в диалоге буддийских монахов и ученых должны участвовать философы компетентные как в вопросах современной философии сознания и нейронауки, так и компетентные в понимании буддийской философии и психологии.


Нужна ли науке буддийская философия и наука?

В начале этого обзора я дал некоторое представление о буддийской науке. И, думаю, сейчас ясно, что изучение влияния медитативных практик на когнитивные функции и в целом на здоровье человека представляет большой интерес для науки. Более того эти медитативные практики действительно связаны с соответствующим подробно разработанным концептуальным аппаратом, благодаря которому можно отличать одни виды ментальных состояний от других. И, возможно, наука только обогатится, если будет учитывать эти виды ментальных состояний, которые для нее в некотором смысле являются слепым пятном.


Однако в этой дискуссии о пользе буддийской науки и философии иногда имеет место некоторая ассиметричность, которая рисует картину, где неразвитая западная наука наконец пойдет навстречу мудрости Востока. Но я бы не спешил ставить акценты таким образом. Несмотря на большую пользу намечаемых исследований, нужно отдавать себе отчет в том, что буддийский концептуальный аппарат, утопающий в различного рода классификациях, довольно туманен, поскольку в нем эзотерическая, ценностная, этическая и практическая части оказываются сильно перемешанными. Это означает, что несмотря на глубокую детализацию, этот аппарат нуждается в прояснении. Буддийская онтология смешана с этическими установками. Это делает научное понимание буддийской методологии затрудненным. И хотя на английском языке монахи пользуются знакомым нам словарем ментальных терминов, нет уверенности, что речь идет об одном и том же. Отчасти это связано с особенностями перевода буддийской терминологии. Приведу пример.


Еще раньше мне доводилось слышать довольно странный буддийский термин «ментальное сознание». Произнося его на английском языке, монахи уверены, что говорят ученым нечто осмысленное. Однако на языке европейской философии и науки – это не так, поскольку не-ментального сознания не может быть. По аналогии, добавление к слову «самурай» прилагательного «японский» не приводит к изменению значения исходного термина. Тем не менее, это не значит, что за неудачным переводом «ментальное сознание» стоит нечто бессмысленное, это только значит, что перевод ничего нам не говорит. Конечно, благодаря массе конвенций буддологи без труда понимают, о чем идет речь. Однако в случае отсутствия компетентности в этом вопросе коммуникация с использованием таких терминов обречена на провал. В данном случае ни монахи, ни ученые не обладали компетентностью в особенностях перевода буддийских терминов.  В такой ситуации остается только строить догадки о том, что понял каждый. Проблема перевода буддийской терминологии и сопоставление ее с европейской является одной из главных методологических проблем буддологии. На мой взгляд, коммуникация между учеными и буддийскими монахами должна поддерживаться лингвистической и концептуальной экспертизой со стороны специалистов по буддийской философии, которые также профессионально ориентируются в категориальном аппарате европейской философии.


Эта проблема с переводом показывает, что язык европейской философии, который собственно и является основой науки, не очень знаком буддийским монахам. У меня сложилось впечатление, что буддистов словно бы убедили в том, что они отстаивают антифизикалистские позиции в отношении природы сознания, хотя из учения о пустотности и закона взаимозависимого происхождения вполне мог бы следовать тезис о том, что свойства сознания являются реляционными, а это соответствует одной из физикалистских стратегий объяснения сознания в западной философии. В дискуссии монахи даже упоминали некоторые известные антифизикалистские аргументы из аналитической философии сознания. Однако на мой вопрос, какую же в таком случае позицию они занимают в этом вопросе, последовал такой ответ, который показывал, что в антифизикалистских альтернативах объяснения сознания они не ориентируются. Это очень показательный момент.


Тем не менее, ранняя буддийская метафизика очень схожа с европейской философией, можно провести здесь немало параллелей. Проблема в том, что с той поры она не претерпела существенных изменений и оказалась в некотором смысле заброшенной в отличие, конечно, от практических и этических разработок. Более того я бы сказал, что буддийская метафизика слишком сильно переплелась с эзотерическими представлениями.


Но эти скептические замечания нисколько не должны омрачать. Наоборот, мне кажется, для продуктивного дальнейшего сотрудничества все это нужно иметь в виду. И если западная наука будет только обогащена терминологическим буддийским аппаратом, то этот, аппарат, безусловно, может быть улучшен посредством европейской метафизики, которая и может послужить базисом для эффективного совместного сотрудничества. Речь, конечно, здесь не о частных вопросах, а о перспективах парадигмальных научных сдвигов в свете сотрудничества ученых и буддийских монахов, а они требуют глубокого взаимопонимания в вопросах метафизического характера и концептуальной ясности.


Заключение

В заключение этого довольно большого обзора, хотелось бы сказать, что это уникальное событие не только открыло перед нами новые перспективы исследований, но и позволило, как в отражение, взглянуть на собственную российскую когнитивную науку, психологию и философию.


Это была только первая встреча и по большей части она носила политический характер – были установлены важные контакты и определены ориентиры на будущее. Надеюсь, в будущем начнется содержательный диалог по конкретным вопросам между российскими учеными и буддийскими монахами.


Местами рассказ звучал слишком самоуверенно с моей стороны, и я приношу извинения за это. Но, если посмотреть на это с другой стороны, то полемический задор может только подстегнуть продуктивную дискуссию.


Пожалуй, одним из главных выводов этого обзора является необходимость в гуманитарной и философской экспертизе, которая бы опосредовала коммуникацию буддийских и российских ученых.


Хотелось бы поблагодарить Центр тибетской культуры и информации, фонд «Сохраним Тибет», а также Центр исследования сознания при философском факультете МГУ за возможность участия в этом событии.


Литература

  1. Alexandrov Y. I., Sams M. E. Emotion and consciousness: Ends of a continuum //Cognitive brain research. – 2005. – Т. 25. – №. – С. 387-405.
  2. Edwards P., Books P. Reincarnation: A Critical Examination. – 1997.
  3. Nisbett R. E., Masuda T. Culture and point of view //Proceedings of the National Academy of Sciences. – 2003. – Т. 100. – №. – С. 11163-11170
  4. Александров Ю.И. От эмоций к сознанию // Психология творчества: школа Я.А. Пономарева / Под ред. Д.В. Ушакова. М.: ИздMво «Институт психологии РАН», 2006.— 624 с. (Научные школы ИП РАН)
  5. Анохин П. К. Диалектический материализм и вопросы психического // Человек и природа. 1926. № 1
  6. Анохин П.К. Несколько эпизодов из моих встреч и бесед с И.П. Павловым // И.П.Павлов в воспоминаниях современников. – Л.: Наука, 1967. С.26-40.
  7. Волков Д.Б. Что Далай-лама пожелал российским учёным. Дмитрий Волков о встречах с лидером буддистов https://secretmag.ru/opinions/chto-dalai-lama-pozhelal-rossiiskim-uchyonym-i-biznesmenam.htm
  8. Фаликман М.В. Исследования феномена «мигания внимания» // Материалы конференции «Ломоносов 1997» http://www.psychology.ru/lomonosov/tesises/ds.htm
  9. Чалмерс Д. Сознающий ум: В поисках фундаментальной теории //М.: УРСС. – 2013. С. 27

[1] Волков Д.Б. Что Далай-лама пожелал российским учёным. Дмитрий Волков о встречах с лидером буддистов https://secretmag.ru/opinions/chto-dalai-lama-pozhelal-rossiiskim-uchyonym-i-biznesmenam.htm
[2] Там же

[3] Анохин П.К. Несколько эпизодов из моих встреч и бесед с И.П. Павловым // И.П.Павлов в воспоминаниях современников. – Л.: Наука, 1967. С.26-40.
[4] Анохин П. К. Диалектический материализм и вопросы психического // Человек и природа. 1926. № 1
[5] Edwards P., Books P. Reincarnation: A Critical Examination. – 1997.

[6] Понятие расы в отечественной науке имеет более-менее нейтральный статус и широко используется, однако западные антропологи предпочитают его избегать в силу известных исторических обстоятельств.

[7] В качестве примера см. Nisbett R. E., Masuda T. Culture and point of view //Proceedings of the National Academy of Sciences. – 2003. – Т. 100. – №. 19. – С. 11163-11170

[8] Александров Ю.И. От эмоций к сознанию // Психология творчества: школа Я.А. Пономарева / Под ред. Д.В. Ушакова. М.: ИздMво «Институт психологии РАН», 2006.— 624 с. (Научные школы ИП РАН)

[9] Alexandrov Y. I., Sams M. E. Emotion and consciousness: Ends of a continuum //Cognitive brain research. – 2005. – Т. 25. – №. 2. – С. 387-405.

[10] Нужно заметить

[11] См., например, Чалмерс Д. Сознающий ум: В поисках фундаментальной теории //М.: УРСС. – 2013. С. 27

[12] Это отчасти делает любую эмпирическую теорию сознания физикалистской. Но это, конечно, является свойством дискурса когнитивной науки. Отчасти поэтому проблема сознание-тело не находится в ее ведении.

[13] Фаликман М.В. Ислледования феномена «мигания внимания» // Материалы конференции «Ломоносов 1997» http://www.psychology.ru/lomonosov/tesises/ds.htm