0%
logo

Готовы ли мы к науке о сознании?

13 Июня, 2018

Заметка Антона Кузнецова о прошедшей в Сан-Диего конференции «Наука о сознании», где с докладами выступили сотрудники нашего Центра.

Рассказ о конференции в Сан-Диего нужно начать с некоторого предисловия. Дело в том, что эта конференция раньше называлась «Навстречу науке о сознании» (TSC), но вовсе не «Наука о сознании». Ее история началась в 1994 году в Университете штата Аризона в Тусане. Там конференция проводится в четные годы, чередуясь с конференциями TSC по всему миру в нечетные (Италия, Дания, Япония, Венгрия, Гонконг, Швеция, Чехия, Индия и, совсем недавно, Хельсинки, Финляндия в 2015 году). Ее бессменным организатором является анестезиолог из Университета Аризоны Стюарт Хамероф, известный совместной работой с Роджером Пенроузом над т.н. квантовой теорией сознания. Конференция TSC 1994 стала первым крупным междисциплинарным событием, посвященным феномену сознания, и собрала вместе представителей совершенно разных научных дисциплин: философов, когнитивных ученых, биологов, математиков, физиков, специалистов в области искусственного интеллекта и т.д. Та первая конференция мгновенно вошла в историю, потому что именно на ней Дэвид Чалмерс предложил разделение проблем сознания на легкие и Трудную. Главным образом, это различие состоит в том, что легкие проблемы сознания могут быть решены посредством стандартных методов научного исследования и в принципе понятно, как их решать, хотя неясно, могут ли все из них быть решены. Отличительным же свойством Трудной проблемы сознания является то, что непонятно, как в принципе ее можно решать. Краткая формулировка этой проблемы: «Почему процессы в мозге сопровождаются сознательными состояниями? Почему они не происходят в темноте?» Это различение имело громадный эффект, и по сей день каждый исследователь, который пытается предложить объяснение сознания, не может это сделать без упоминания Трудной проблемы, без возможного варианта или пути ее решения. Однако сам Чалмерс, по его признанию, не подозревал, что скажет что-то особенное. Наоборот, он считал, что говорит о чем-то кристально ясном. И в этом заключается большая историческая ирония, так как в 1994 году никто не знал о Дэвиде Чалмерсе. Однако, отбирая тезисы на конференцию, Стюарта Хамерофа зацепили идеи молодого философа, он почувствовал, что в этом есть что-то крайне важное, и решил дать Чалмерсу слово в рамках пленарного выступления. Так на сцене появился 27-летний никому неизвестный молодой человек в джинсовой куртке и волосами до плеч и мгновенно стал звездой исследований сознания, определив в том числе и долгую историю этой конференции.

Но как конференция «Навстречу науке о сознании» стала «Наукой о сознании»? Произошло это в 2015 году в Хельсинки. Конференция завершалась пленарной дискуссией «Готовы ли мы к науке о сознании?», в которой приняли участие Стюарт Хамероф, Дэвид Чалмерс, Сюзан Блэкмор, Патрисия Черчленд, Антти Ревонсуо и Джеймс Лэдимен. Насколько я понимаю, инициатором этой дискуссии был Стюарт Хамероф, который спустя 20 лет после первой конференции хотел ознаменовать ее совершеннолетие нашей готовностью к науке о сознании. Он сам безоговорочно считал, что это так и есть, и все остальные участники дискуссии с большими или меньшими оговорками и меньшим или большим давление со стороны Хамерофа согласились с ним.

Так вкратце выглядела эта дискуссия.

Ревонсуо сказал, что мы уже готовы к науке о сознании, достигнут большой методологический прогресс, мы готовы решать старые проблемы уже эмпирически. Но все еще у нас нет консенсуса о метафизике сознания, которая должна быть основой этой науки.

Чалмерс согласился, что мы достигли большого прогресса и, возможно, сможем объяснить ментальную каузальность в будущем экспериментально. Это достижение может быть получено, благодаря принятию определенной метафизики сознания.

Блэкмор присоединилась к общему мнению. Правда, она заметила, что уже нет необходимости говорить об этой сбивающей с толку «штуковине» – сознании. Этот термин просто удобно использовать для корреляции мозговых процессов с ментальными понятиями, и больше не о чем говорить.

Черчленд согласилась, что мы находимся уже на ранней стадии науки о сознании, и у нас есть трудные вопросы, но они могут быть решены нейронаукой при помощи философов.

Хамероф в обычной для него манере заявил, что мы уже давно имеем науку о сознании, и, конечно, развивает ее не кто другой, как он сам. Он только ждет, пока к нему присоединятся все остальные.

И все было безоблачно, пока дело не дошло до Джеймса Лэдимена, философа из Бристоля, специализирующегося на проблемах философии физики. Лэдимен вовсе не считал, что мы готовы к науке о сознании, и выступил с сокрушительной критикой. Его довод был прост: чтобы говорить о такой науке, мы должны сделать какое-либо верное проверяемое предсказание. Пока так называемая наука о сознании ничего подобного не сделала. Но как бы там ни было, Хамероф с учетом большинства мнений принял резолюцию, что мы готовы к науке о сознании, и с 2015 года конференция перестала идти навстречу науке о сознании, а стала заниматься ею.

Поэтому в Сан-Диего мы уже ехали, чтобы принять участие в конференции «Наука о сознании». Уже по сложившейся традиции она шла целую неделю. Ее первый день открывали различные воркшопы и, конечно, форум «Восток-Запад». Организатором этого форума является Депак Чопра, и он же один из главных спонсоров и организаторов конференции.

Со второго же дня начиналась обычная программа конференции — пленарные и секционные доклады. И здесь мы сразу ощутили, насколько сильно поменялся ее климат. Впервые за всю историю конференции на пленарных заседаниях вообще не было докладов философов, кроме Ноама Хомского, но его доклад носил вовсе не философское название. На секционных заседаниях картина была примерно та же. Даже на номинально философских секциях профессиональных философов было очень мало. И, к сожалению, это существенно сказалось на качестве не в лучшую сторону. По выражению философа Александра Мишуры, у философии есть санитарная функция, которую на этой конференции некому было выполнять. Если бы и впрямь мы были готовы к науке о сознании, то доклады ее участников в той мере, в какой они касались прямо или косвенно философских вопросов, учитывали бы проделанную почти за 70 лет работу в философии сознании, если отсчитывать ее историю с выхода в свет книги «Понятие сознания» оксфордского философа Гилберта Райла в 1949 году. Но ничего подобного не наблюдалась. То же самое я бы сказал и об учете результатов когнитивной нейронауки, но здесь я не могу судить с уверенностью, так как не являюсь когнитивным ученым. В общем, если сравнивать конференцию 2014 года, когда мы еще не были готовы к науке о сознании, с этой, то в содержательном отношении о каких-то качественных изменениях мне трудно говорить. Более того, конференция из междисциплинарной стала скорее маргинальной, так как количество экспертов из различных областей знания снизилось, а количество людей, на досуге размышляющих о феномене сознания, увеличилось.

Тем не менее, положение дел не было настолько удручающим, и все-таки несколько хороших докладов было сделано. К этому стоит еще прибавить выступление Ноама Хомского. Главный вывод, к которому он вел аудиторию, состоял в том, что перед современной когнитивной наукой стоит не одна «Трудная проблема» — Трудная проблема сознания, но и также связанная с ней Трудная проблема креативности языка. Говорил Хомский голосом уже пожилого человека, медленно, но твердо, обоснованно и последовательно. Также интересный пленарный доклад сделал Майкл Спивей, говоривший о связи языка и восприятия. Много лет назад когнитивный ученый Марр предложил, скажем так, стадиальную картину формирования восприятий, что сначала чувственная информация обрабатывается в первичных сенсорных зонах коры головного мозга, потом переходит на т.н. средний уровень (в случае зрительного восприятия это экстрастриарная кора, но это очень грубо), а затем в лобных зонах происходит ее структурирование и складывается обычная картинка восприятия, которая затем доступна для обращения различным когнитивным модулям. Отчасти идеи Марра разделяет Джесси Принц, отстаивая теорию сознания среднеуровневой аттендированной реализации. Однако картина такова, что наши языковые привычки прямым образом влияют на формирование восприятий, которое нам кажется некоторым непосредственным процессом, независимым от речи (что, в свою очередь, добавляет несколько очков в пользу физикалистов, критикующих понятие непосредственной данности сознания). И именно это на различных примерах попытался показать Майкл Спивей, являющийся уже представителем другого поколения нейроученых и опирающийся на концепцию расширенного сознания (extended mind). В целом его выводы могут быть косвенно подкреплены кризисом модульных представлений о работе мозга, на которые явным образом опирается теория Марра, а также, например, развитием предиктивных байесовских и коннекционистских представлений о формировании сознательных восприятий.

В пятницу, в последний по-настоящему рабочий день конференции, свой доклад сделал знаменитый нейроученый Вилейанур Рамачандран. В своем выступлении «Embodied Brains and Disembodied Minds» он подчеркнул, что главной философской проблемой сознания является проблема субъективного опыта, и о ней он не будет ничего говорить, а сосредоточится на научных проблемах сознания, относящихся к вопросу Я или самости: рекурсивного самоосознания, воплощенности в теле, единства, агентности и связи с языком. К ответам, как таковым, Рамачандран не пришел, но, основываясь на своих исследованиях зеркальных нейронов, эмпатии и фантомных болей, он попытался показать, как эти вопросы связаны с неврологическими феноменами.

Если говорить о наших докладах, то Артем Беседин сделал доклад на секции о свободе воли «Are we responsible for implicitly biased behavior?» Он был посвящен проблеме ответственности за внутренне предвзятое поведение, в частности, дискриминационное. Нередко агенты, придерживающиеся ценностей эгалитаризма, демонстрируют дискриминационное поведение в отношении представителей определенных групп, не будучи осведомленными о предвзятости своих действий. Артем рассмотрел вопрос о том, может ли отсутствие осведомленности быть извинением за внутренне предвзятые действия и попытался показать, что, несмотря на неосведомленность, дискриминационные поступки могут быть приписаны агентам, которые, таким образом, несут за них ответственность.

Мой доклад назывался «Further comments on the argument against panprotopsychism». В рамках него я попытался показать, что панпротопсихизм (как и панпсихизм, панпротопсихизм разделяет взгляд, что сознание фундаментальным образом укоренено в физической реальности) является самопротиворечивой позицией, а обвинение этой позиции в ноуменализме, то есть в постулировании сущностей, о которых ничего нельзя сказать, можно с успехом применить ко всем формам панпсихизма и панпротопсихизма. Пожалуй, единственным путем отступления для панпсихистов является защита тезиса, что панпсихизм соответствует критериям лучшего объяснения. Однако, на мой взгляд, понятие лучшего объяснения работает в естественной науке, но совершенно не применимо в метафизике. Поэтому метафизика сознания, основанная на понятии лучшего объяснения, является бессмысленной, и панпсихизм, как пример такого объяснения, должен быть отброшен.

Также доклад сделал наш редактор Андрей Мерцалов о значении в языке. Стоит отдельно упомянуть, что на конференции выступил один из ведущих российских нейроученых Константин Владимирович Анохин «Neuronal traces of consciousness: Cre-Lox fingerprinting of subjective experience in the mouse brain».

Завершая этот небольшой рассказ, мне хотелось бы опять вернуться к вопросу о том, готовы ли мы к науке о сознании. И мой ответ — нет. Даже Стюарт Хамероф, отвечая на мой вопрос, каким же именно образом квантовая теория сознания закрывает т.н. провал в объяснении, сказал, что это просто его гипотеза. Однако этого совсем недостаточно. Дело в том, что сознание, как предмет исследования естественной науки, является аномальным феноменом ввиду его особого познавательного статуса и ввиду того, что определение природы сознания не будет частным ответом для нейронауки, а будет в целом определять наш взгляд на онтологию, на природу материи, на то, что существует, а что нет, и прямо или косвенно влиять на вопрос о свободе воли, тождества личности и моральной ответственности. И в той степени, в какой это так, сознание представляет собой загадку, решение которой невозможно без предложения разработанной метафизики и ответа на частные философские вопросы, связанные с отношениями сознание-тело. Пока, на мой взгляд, до полной определенности здесь все еще далеко, и метафизика, а вместе с нею классическая философия в целом, востребованы как никогда раньше.

Ещё на эту тему

Научные семинары

Сознание, мозг и свобода воли. Научный семинар Центра исследования сознания

Семинар был посвящен книге известного оксфордского философа Ричарда Суинберна «Сознание, мозг и свобода воли». Суинберн по современным меркам занимает непопулярную позицию, отстаивая субстанциальный д...
Май 2018
Лекции

Конференция о проблеме тождества личности. Записи докладов

Проблема тождества личности является одной из самых обсуждаемых в современной философии. Она включает в себя вопросы о Я, личности, ее тождестве во времени и единстве. 17 мая 2018 года на философском ...
Май 2018